Арво Крикманн

1. Арво Крикманн ВОПРОСЫ ГЕОГРАФИЧЕСКОГО РАСПРОСТРАНЕНИЯ«МАЛЫХ ЖАНРОВ»(НА ЭСТОНСКОМ, ПРИБАЛТИЙСКО-ФИНСКОМ И БАЛТСКОМ МАТЕРИАЛЕ) VIII Международная Летняя школаГеография фольклорных фактови фольклорные диалекты

2. В прошедшие дни этой недели мы видели множество карт с черно-белыми или разноцветными кругами и другими знаками на них, показывающими географическое распространение тех или других явлений человеческой культуры, фольклорной традиции, диалектного языка и проч.Обычное число знако вна этих картах было в порядке величины десятков или сотен. Территориальные объемы распространения рассматриваемых явлений были иногда глобальными (как на картах Юрия Березкина), иногда меньше (Монголия, славянские или восточно-славянские народы), но в общем достаточно велики.Единственное, о чем я могу говорить вам здесь и сегодня, это – что будет, если такие десятки или сотни данных распространения сосредоточены на очень узкую территорию, в моем случае – Эстонию.Мораль моего рассказа сводится вкратце к следующим пунктам:

3. (1) Если вокруг такого островка данных царит «географическая тьма», то можно толькоа) наблюдать кое-какие общие характеристики или в лучшем случае выяснить кое-какие общие закономерности поведения и структуры данной совокупности как такового;б) исследовать внутренние соотношения субтерриторий рассматриваемого ареала;в) получить квантитативные, статистические доказатель-ства неокоторых простых истин, которые на уровне общей интуиции фольклористам, этнологам, диалектологам и другим давно известны, например, правило «что ближе, то похоже» или правило «периферии ведут себя по-иному, чем центр».(2) Если имеются хоть кое-какие географические сведения о том, что происходит или происходило вокруг, известны ли те же самые или аналогичные явления вне данного ареала или региона, и где они известны, то высокая плотность и континуативность наших данных может оказать нам услугу в смысле выяснения лингво-, этно-, культурно-исторических процессов, которые стояли за этими синхроническими картографическими проекциями.

4. Несколько технических данных об источниковом материале эстонского фольклора

5. Территория Эстонииохватывает ок. 45 000квадратных километров. С этой территории в течении последних 140 летсделано, например, ок. 82 000 (аутентичных) записей загадок (2800 отдельных типологических единиц), плюс в порядке 40 000тектовых единиц шуточных вопросов, т.н. акронимов (т.е. шуточных перетолкований сокращений), ребусов и т.п.; ок. 120 000 (аутентичных) записей пословиц(ок. 13 000 отдельных типологических единиц); ок. 175 000 записей разных поговорок, сравнений и других фразеологизмов, традиционных метафор и т.п., которые с трудом разделяются на типологические единицы (ориентировочно, таких единиц получается более35 000).

6. Притом большая и ценнейшая часть эстонского фольклора собрана не фольклористами и другими специалистами (филологами, учеными), а т.н. местными корреспондентами, т.е. людьми «из народа» – крестьянами, ремесленниками, учителями местных школ и т.д.Самыми ценными из всех наших собраний считаются собрания Якоба Хурта (Jakob Hurt) и Маттиаса Йоганна Эйзена (Matthias Johann Eisen) с конца XIX – начала XX века. У обоих организаторов собирания было около тысячи таких местных корреспондентов (включая учеников).

7. Пока нет, к сожалению, суммарной достоверной и детальной статистики о динамике интенсивности собирания эстонского фольклора – кроме загадок. Можно все же надеяться, что эта гистограмма одного жанра достаточно хорошо передает и общую динамику собирания: до 1880 годов очень мало, тогда сразу взрыв и абсолютный пик, затем постоянный волнистый спад с минимумами на десятилетиях двух мировых воин. Но так или иначе, этот источниковый материал собран за очень короткое время и таким образом представляет практически лишь синхронный разрез материала за этот короткий период и не позволяет непосредственно наблюдать фольклорные процессы в более длительном историческом плане.

8. О продуктивности фольклорных единиц

9. Я здесь употребляю слово продуктивность в качестве некого сводного параметра, обозначающего «мощь», т.е. интенсивность бытования любых фолкьклорных единиц, которая, как можно надеяться, с некоторой степенью достоверности отражается и в частоте встречаемости этих единиц в достаточно большой совокупности источникового материала.

10. Частными показателями и мерами этой продуктивности могут служить, например: число типологических единиц, т.е. «сюжетных» составляющих фолклора или его отдельного жанра; число источниковых текстов (записей), представляющих это явление; объем географического распространения данного явления в пределах одного языкового ареала, группы родственных языков и т.д., вплоть до глобальных масштабов; временная длительность бытования данного явления в фольклоре конкретного народа или в мировой фольклорной традиции вообще.

11. «Сильные» и «слабые» составляющие фольклора имеют каждая свою качественную специфику. Силные и частые, благодаря своим огромным инерциям, способны сильнее других влиять на ход фольклорных процессов. Далее, имея развитую внутреннюю структуру (т.е. большее число степеней свободы), они, скорее чем другие, могут содержать информацию для диахронных и общетеоретических выводов. «Слабые» составляющие, в свою очередь, воплощают, в одном плане, локальную, «диалектную» специфику тех или иных более узких ареалов, а в другом плане олицетворяют импровизационное, креативное начало фольклора, поток «пробных» неологизмов, большинство которых, конечно, обречено, но который является неминуемой предпосылкой обновления и жизнеспособности фольклорного репертуара, «рассадником» или, говоря в спортивном жаргоне, «скамьей».

12. Думается, что как раз малый ареал наблюдения, в сочетании с достаточо высокой степенью тесноты собранной с этой территории фольклорного материала, позволяет особенно четко видеть некоторые статистические закономерности и тенденции, которые при большей территории и меньшем количестве имеющихся данных могли бы остаться незамеченными из-за расплывчатости и фрагментарности материала.

13. Компенсация между «сюжетной» и текстовой продуктивностью?

14. На рисунке влево изоб-ражены вариационные ряды чисел записей (включая неаутентич-ных) ста «самых-самых» эстонских загадокпословиц и поговорок. В таблице внизу показаны также объемы «сюжетного запаса» этих трех жанров (т.е. числа отдельных загадок, пословиц и поговорок) в нашем источниковом материале.

15. Эти данные могут создать впечатление, что имеет место компенсационное отношение между «сюжетной» (типологической) и текстовой (т.е., предположительно, и актуализационной) продуктивностью жанра: репертуар загадок якобы представляет собой некую высокую, но тонкую «башню», репертуар поговорок – широкую, но плоскую «лужу», а репертуар пословиц – нечто промежуточное. Однако, это впечатление обманчиво.

16. Статистики подобные нашей неизбежно являются суммой и смесью воздействия двух факторов: 1) самой фольклорной действительности и 2) интенсивности собирания. Естественно подумать, что порядок величин типологи-ческих составов жанровых репертуатов на самом деле сооветствует фольклорной действительности: чем короче и проще по структуре типологическая единица, тем вероятнее ее возникновение; пословицы и поговорки как представители «речевого фольклора» подвержены наибольшей психологической тяге к изобретению инноваций, в том числе юмористических, чтобы быть аттрактивными, и т.д.

17. Зато порядок жанров в плане текстовой продуктивности следует, по-видимому, полностью приписать обстоятельствам собирательской деятельности. С одной стороны, трудно поверить, чтобы интенсивность действительных актуализаций речевых жанров (т.е. пословиц и фразеологизмов) могла быть значительно ниже частоты актуализаций задагок. С другой стороны известно, что Хурт побуждал своих корреспондентов, в первую очередь, к собиранию старых рунических песен, а Эйзена интересовали прежде всего загадки и нарративные жанры, причем поговорки и фразеологизмы вообще оказались в сиротском положении между собирателями фольклора и диалектного языка: ни одни, ни другие не считали их достаточно «своими».

18. Распределение Зипфа

19. Как и очень многие другие натуральные явления в мире, типологические единицы во всех натуральных совокупностях пословиц и загадок, частотностные параметры которых мне известны, по своей текстовой и географической продуктивности подчиняются распределению Зипфа – то есть, эти совокупности состоят из большого числа «слабых» единиц (притом с огромной доминантой сингулярных единиц с однократной повторимостью), из малого числа «мощных» единиц и среднего числа единиц со средней повторимостью. На логарифмической шкале по обеим осям такие поля регрессии оказываются линейными. Подобное крайне неравномерное распределение роскоши в обществе принято назвать латино-американской моделью.

22. Распределение по «фольклорной продуктивности» (фольклорного богатства) географических единиц (в нашем случае шкалированных групп приходов Эстонии) совершенно другого типа.Если туча импровизационных типологических единиц с однократной повторяемостью можно считать положитель-ным показателем жизнеспособности жанра или фольклора в целом, то превалирование приходов с исключительно скудным репертуаром (тем самым и очень низким уровнем знания) фольклора было бы явным симптомом о его пагуб-ном состоянии и вымирания в наблюдаемом регионе.Правда, моды здешних гистограмм также сильно наклоне-ны на лево – является ли это признаком всеобщего фольк-лорного спада в Эстонии на грани XIX–XX веков, я не осмелюсь сказать.

23. В этих датах также содействуют сами фольклорные или языковые факты, как и характеристики собирательской деятельности. Особенно показательной в этом плане является гистограмма распределения эстонских приходов по величине их словарного запаса. Тут опять создается иллюзорное впечатление, что приходы якобы разделаются на две четкие группы – одни с бедным, другие с богатым словарем, что представляется крайне невероятным.Истинная же причина этого эффекта кроется в том, что собирание эстонского диалектного материала началось почти полвека позже собирания фольклора, и удельный вес местных корреспондентов в этой работе был значительно ниже. У диалектологов сложилйса некоторый комплект «фаворитных приходов», которые, на их взгляд, особенно отчетливо воплощали какие-то черты тех или других диалектов и которые поэтому посещались ими вновь и вновь.

24. Парадокс «золотого фонда»

25. Известный финский фольклорист и паремиолог Матти Кууси (Matti Kuusi) в своей книге «Sananlaskut ja puheenparret» («Пословицы и поговорки») говорит о «золотом фонде» пословиц. В него входят единицы с исключительной пробойной силой, которые, благодаря кажущейся правоте своих обобщений, яркости и переводимости своих метафор или другим качествам, легко преодолевают диалектные, языковые и культурные границы и не только прививаются, но и высовываются в ранг самых известных и употребляемых почти везде, куда ни попадают. В последствии этого и интернациональный материал (по меньшей мере пословичный) оказывается разделенным на частое и знакомое / редкое и незнакомое очень круто, и отсюда, в свою очередь, вытекает парадокс: где бы то ни было, самыми знакомыми, самыми «своими» начинают казаться как раз самые «чужие» ~ интернациональные ~ вездесущие единицы, а единицы местного производства будут задвинуты на второй план.

26. Для квантитативного показа этих эффектов на следующих рисунках я пользовался двумя изданиями: 1) изданием общих пословиц прибалтийско-финских народов «Proverbia Septentrionalia» (FFC 236, Helsinki, 1985); 2) изданием самых общеизвестных европейских пословиц, составленным известным венгерским паремиологом Дзюлой Пацолай (Gyula Paczolay) «European Proverbs» (Veszprém, 1997). Отличительной чертой обоих изданий является то, что типологические единицы в них упорядоцены по частотному принципу в убывающем порядке: в начале обоих самые общеизвестные в данном регионе пословицы, в конце – наименее известные, между ними все остальные.

29. В книгу Пацолай вошли всего 106 пословиц, извест-ные как макси-мум у 54 и как минимум у 28 народов Европы. Распределение частот этих степе-ней продуктив-ности (см. на ри-сунке) показы-вается несколько удивительным: оно напоминает скорее всего нормальное распределение, а не зипфовское, по которому с убыванием числа языков (т.е. степени продуктивности пословиц) следовало бы ожидать все ускоряющий рост пословиц, относящихся к этим ступеням.

30. Тут напрашиваются два возможных объяснения. Первое (и очень вероятное): Пацолай охотился, прежде всего, за «самыми-самыми», за рекордсменами распространения, и в один момент просто потерял интерес к пословицам меньшего порядка мощности. Скорее всего автор имел некий первоначальный «закрытый список» кандидатов, среди которых наверняка должны были находиться и «самые-самые», в ходе работы над источниками их конкретные частоты несколько рассеивались вокруг сороковых значений, а сам список не был существенно продлен. Второе (весьма невероятное): Лингвисты давно установили, что в случае сверхогромных массивов текста «лексическая версия» закона Зипфа перестает действовать, так как словарь просто исчерпывается, и мода гистограммы начинает удаляться от у-оси. Но я почему-то уверен, что это не тот случай.

31. Простые статистические приемы, которыми я пользовался

32. Количество эмпирических данных, относящихся к эстонским и прибалтийско-финским пословицам, а также эстонским загадкам и диалектной лексике, в общем достаточно для разного рода квантитативных статистических измерений и оценок, например, тесноты фольклорной и языковой связи между географическими единицами, корреляций между фольклорными и языковыми данными, между фольклорными данными и фактами материальной жизни, для оценки уникальности / стеротипности материала, для выдвижения гипотез о географичеком происхождении совокупностей текстов, фактическое происхождение которых неизвестно и т.д.

33. Для измерения отклонений от вероятностной нормы я пока пользовался очень простыми статистическими приемами, в основном разными элементами анализа линейной регрессии и нормированием «встреч» разно- или однородных переменных с помощью так называемой лямбда-формулы или «коэффициента коллигации» где AB – число «встреч» (произведение) событий А и B, A и B – суммарные частоты этих событий в данной совокупности и tab – общая сумма показов таблицы по рядам и столбцам.

34. Надо сказать, что неравномерное зипфовское распределение частот значительно осложняет статистику, поскольку приходится найти возможно объективные (и предпочтительно линейные) меры для сравнивания и сопоставления «на общей основе» очень сильных (частых) и слабых (редких) явлений.

35. Стереотипность / уникальностьматериала

36. Периферии этнического ~ фольклорного ~ языкового ареала, как правило, отличаются не только богатством, но и самобытностью своего традиционного предметного и словесного наследия. Они также дольше сохраняют старые составляющие фольклора и языка, опосредствуют заимствования от соседних народов и т.д. При достаточном количестве эмпирических данных возможно дать квантифицированные оценки самобытности фольклорного или языкового материала той или другой местности.

37. В квантитативном плане самобытность является синонимом уникальности, уникальность же – синонимом редкости, информативности, а стереотипность, соответственно, синонимом частости, избыточности. Если фольклорный фонд некой географической единицы уникален, то в нем доля географически «слабых» единиц выше, чем в стереотипном репертуаре. Простейшей квантитативной мерой стереотипности материала (скажем, пословиц), записанных из некой географической единицы (скажем, прихода K), может служить отношениеsK/tK, где tK – число (разных) пословиц, записанных из прихода K, а sK – суммарное число «встреч» прихода K с другими приходами сквозь все пословицы, входящие в его репертуар.

38. Число общих фольклорных единиц (например, пословиц) не является само собой совсем объективным показателем тесноты связи между географическими единицами (например, приходами), даже не на уровне относительных частот. Допустим, что пословичные фонды приходов K1 и K2 равны по числу своих типологических составляющих (т.е. разных пословиц), но в фонде K1 два раза больше встреч с другими приходами, чем у K2, и если у прихода K3 одинаковое число общих пословиц с приходами K1 и K2, то его связь с приходом K2 следует считать значительно более тесным, чем с приходом K1.

39. На трех картах рядом конкретные конфигурации ареалов с степенью стереотипности выше и ниже статистического ожидания несколько отличаются друг от друга, но очень явственно виден общеизвестный «этнографический универсал»:материал периферий – будь то загадки, пословицы или диалектный словарь – более уникален, чем материал центра. (Данные на всех картограммах сглажены.)

40. Теснота фольклорной и языковой связи между приходами Эстонии

41. Попытка вычисления «пословичных районов» Эстонии

42. Наивысшие коэффициенты связи возника-ют, как правило, между соседними (или близкими друг к другу) географическими единицами (в нашем случае, приходами). На первом этапе районирования каждый приход был соединен графом со своим «лучшим партнером». В результате страна оказалась покрытой «пауками» графов, которые считались районами первой степе-ни. Далее эти районы были аналогичным образом объединены во все более и более обширные районы.Степень расчлененности после двух кругов итераций можно было считать оптималь-ной. Интересно отметить, что «районы третьей степени» в основных чертах совпа-дают с картой фольклорных и этногра-фических районов Эстонии в книге Оскара Лооритса «Grundzüge des estnischen Volks-glaubens» I (Lund, 1949), составленной без применения квантитативных методов.

43. Теснота связи между приходами Эстонии по материалу загадок См. картограммы в Интернете по адресу: ..\KRIKU\LEVIK\coefs.htm NB!У южно-эстонских приходов и периферийных приходов северной Эстонии ареал позитивных связей значительно меньше, положительные коэффициенты сами значительно выше и вся картина связей дифференцирована резче, чем в центре страны

44. Теснота связи между приходами Эстонии по материалу диалектного словаря См. картограммы в Интернете по адресу: ..\KRIKU\MURRE\Index.htm NB!У южно-эстонских приходов и периферийных приходов северной Эстонии ареал позитивных связей значительно меньше, положительные коэффициенты сами значительно выше и вся картина связей дифференцирована резче, чем в центре страны

45. На здешних двух анимированных гифах изображен порядок возникновения словарных связей эстонских приходов, начиная с самых сильных (по двум несколько отличающимся друг от друга вариантам вычисления). Но в обоих случаях четко видно, что процесс начинается с окраин и направляется к центральной части страны.

46. На здешних двух анимированных гифах изображен порядок возникновения словарных связей эстонских приходов, начиная с самых сильных (по двум несколько отличающимся друг от друга вариантам вычисления). Но в обоих случаях четко видно, что процесс начинается с окраин и направляется к центральной части страны.

47. На здешних двух анимированных гифах изображен порядок возникновения словарных связей эстонских приходов, начиная с самых сильных (по двум несколько отличающимся друг от друга вариантам вычисления). Но в обоих случаях четко видно, что процесс начинается с окраин и направляется к центральной части страны.

48. Несколько наблюдений на материале прибалтийско-финских пословиц Нижеследующие графы и большинство картрограмм базируются на источниках изданиа «Proverbia Septentrionalia»,часть картограмм также на всём источниковом материале прибалтийско-финских пословиц

49. Теснота связи между разными прибалтийско-финскими материалами

50. Грани шестиулольника представляют самые тесные связи, диаметральные хорды – самые слабые, другие хорды – промежуточные. Сильнее всего связаны финские и карельские, водские и вепсские, эстонские и ливские материалы, наименьшая связь между карельскими и ливскими, эстонскими и вепсскими, финскими и водскими пословицами.